Почему научный консенсус является анти-научным явлением

Джерри Бергман

Самым главным аргументом против критики дарвинизма является утверждение о том, что теория эволюционного натурализма принята консенсусом в научной среде, и, следовательно, не подлежит обсуждению. Однако обзор проблем, вызванных научным консенсусом, свидетельствует о том, что в целом, он вредит научному прогрессу, поскольку неправильные идеи утверждаются и это препятствует исследованиям, которые необходимы для того, чтобы установить, как все обстоит на самом деле.

К причинам, по которым неправильные выводы становятся научным консенсусом, относятся неспособность следовать стандартному протоколу научных исследований, четко соблюдать необходимые процедуры исследований, или недостаточное количество их повторений. Все это усугубляется тем, что как только какая-то идея становится основной тенденцией в науке, опровергнуть ее становится сложно.

Одним из основных методов, применяемым для оппонирования критикам дарвинистской теории является аргумент о научном консенсусе. Согласно научному консенсусу, теория эволюции верна, поскольку ее утвердили соответствующие компетентные органы, а это означает, что практически все ученые принимают теорию эволюции; следовательно, выступать против дарвинизма, «очевидно», настолько же глупо, как и утверждать, что земля плоская.1 Типичным примером консенсуса является утверждение Национальной Академии Наук: «Научный консенсус в отношении эволюции [Дарвина] непреодолим», и, следовательно, все идеи, которые ей противоречат, подвергаются должной цензуре»2.

Бэкки Эш, президент Научной ассоциации учителей штата Теннесси, выражая свой протест против введения закона, защищающего карьеры учителей, критикующих теорию эволюции, написала: «Научная теория эволюции принята ведущими учеными всего мира в качестве краеугольного камня биологии и единственного комплексного объяснения многообразия форм жизни на Земле, и, следовательно, не подлежит сомнениям».3

Профессор антропологии Кэмерон Смит также назвал научный консенсус с бесспорным фактом: «В научных кругах существует консенсус относительно того, что эволюция Дарвина действительно имеет место [и] является фактом», а не теорией.4 Более того, выдающийся шведский теолог, представитель католической церкви, Ганс Кюнг, выразил такое мнение: «Теолог должен не сомневаться в научном консенсусе, а пытаться найти способ с ним примириться». Другими словами, «теолог должен привести теологию в соответствие с существующим на сегодняшний день научным консенсусом».5

В данной статье приводятся документальные подтверждения того факта, что научный консенсус может вредить достижению основной цели науки, каковой является получение точных знаний о мире природы. Здесь приведены многочисленные примеры из истории, которые иллюстрируют данную точку зрения.

Научный консенсус вредит науке

Дэниэл Сарвитц, директор научной ассоциации при университете штата Аризона, утверждая, что научный консенсус вредит науке, пишет следующее: «Когда ученые стремятся говорить слаженно, они обычно делают это самым ненаучным образом: с помощью консенсусного доклада».6 Проблема, по его словам, заключается в том, что «процесс достижения такого консенсуса зачастую действует вопреки… [науке], и может подрывать тот самый авторитет, который пытается защитить».6 Он добавляет, что в отличие от «бледного консенсуса, решительные противоречия между экспертами, дали бы специалистам хорошо аргументированные альтернативы, которые наполняют и обогащают дискуссии по мере возникновения споров, оставляя место для различных идей и вариантов».6

Более того, еще одна проблема заключается в том, что утверждения научного консенсуса «создают общее ожидание непогрешимости, которое, в случае опровержения теории, может подорвать доверие людей [к науке]».6 Конечно же, именно это и произошло в большом количестве случаев.

«Идея того, что наука лучше всего выражает свой авторитет в консенсусных заявлениях, противоречит экспрессивности самой науки», поскольку

«… наука зависит от постоянных вызовов, с которыми сталкиваются наши несовершенные знания. Наука могла бы предоставить более выгодные предложения политике, если бы выражала более широкий набор возможных интерпретаций, вариантов и перспектив, видимых лучшими экспертами, а не навязывая мнимого схождения во мнениях в «едином голосе»».6

Вкратце говоря, Сарвиц пришел к выводу о том, что голос науки должен согласиться с тем, что нужно не соглашаться. Хотя консеснусные доклады являются «основанием для принятия политических решений на основе науки», факт заключается в том, что «противоречия и аргументы более полезны» для научного прогресса.6

Несоответствие также существует между реальным консенсусом и консенсусом, состряпанным из исследований, проведенных на основе необъективной выборки (например, факультеты элитных университетов), что зачастую делается для политических или социальных целей. Настоящий консенсус основывается на воссоздании тщательно продуманных и контролируемых экспериментов. Реальность может находиться под поверхностью заявлений о консенсусе, но она существует, и ее стоит искать, однако выполнению этой задачи мешает научный консенсус.

Майкл Кричтон осуждает научный консенсус

Физик Майкл Кричтон из Гарварда в ходе своего выступления в Калифорнийском технологическом институте процитировал слова профессора Стэнфордского университета Пола Энрича о том, что «ученые всегда делают абсурдные заявления». Затем он привел доводы против того, что любая точка зрения практически всегда является правильной, если существует «консенсус среди большой группы ученых».7 В своем выступлении доктор Кричтон детально разобрал «понятие консенсуса, а также развитие феномена, называемого научным консенсусом». Он сделал вывод о том, что научный консенсус – это «крайне пагубное явление», поскольку, в историческом контексте,

«… заявления о консенсусе всегда были первым прибежищем для жуликов; это был способ избежать дебатов, заявив, что вопрос уже решен. Каждый раз, когда вы слышите о том, что ученые достигли консенсуса по какому-либо вопросу… знайте: вас обманули».7

Причина, по которой он осуждает научный консенсус, заключается том, что задача науки

«… не имеет ничего общего с консенсусом. Консенсус – дело политики. Наука же наоборот требует, чтобы только один из исследователей оказался прав, а это значит, полученные им или ею результаты могут быть подтверждены в реальном мире».7

Кричтон добавил, что «в науке консенсус неуместен. А что уместно действительно уместно – так это результаты, подлежащие воспроизведению».7 В поддержку этого утверждения Кричтон отметил, что «величайшие ученые в истории стали великими именно потому, что нарушили консенсус», выражая мнение, что

«…нет такого понятия, как научный консенсус. Если есть консенсус – значит, это не наука. Заявления о консенсусе возникают… только в тех ситуациях, когда наука не имеет прочного основания… Ведь никто не говорит о том, что достигнут научный консенсус относительно того, что Солнце находится на расстоянии 93 миллиона миль от Земли [поскольку это доказанный факт]».7

Он добавил, что «вся история консенсуса [в науке] не дает нам повода для гордости», отметив, что тому существует множество примеров. Например, не так давно

«первой в списке смертей была родильная горячка. От этой лихорадки умирала одна женщина из шести. В 1795 году Александр Гордон из Абердина предположил, что лихорадка возникала в результате инфекционных процессов, и что ее можно лечить. Консенсус сказал «нет»…В результате консенсусу понадобилось еще 125 лет, чтобы прийти к правильному выводу, несмотря на усилия «скептиков» по всему миру - скептиков, которых унижали и игнорировали… несмотря на постоянные и непрекращающиеся смерти женщин». 7

Еще один пример: в 1920-х годах десятки тысяч американцев умирали от пеллагры, и научный консенсус утверждал, что пеллагра - это

«инфекционная болезнь, и нужно лишь найти микроба, вызывающего пеллагру». Правительство США поручило одному молодому исследователю, доктору Джозефу Голдбергеру, найти причину заболевания. Голдбергер пришел к выводу о том, что решающим фактором в лечении болезни является рацион питания. Однако консенсус остался приверженным теории о микробе. Голдбергер продемонстрировал, что может воздействовать на ход болезни питанием. Он продемонстрировал, что пеллагра не является инфекционной болезнью, введя себе и своему помощнику кровь пациента, болеющего пеллагрой. Консенсус по-прежнему с ним не соглашался… до 1920-х годов, несмотря на эпидемию в двадцатом веке. Консенсусу понадобились годы, чтобы пролить свет на данную проблему». 7

Кричтон отмечает, что список примеров, когда была доказана несостоятельность научного консенсуса, можно продолжать почти до бесконечности - например, Дженнер и лечение оспы, Пастер и микробная теория, и терапия гормонозамещения. 7 Сюда можно добавить и открытие доктора Бэрри Маршалла, согласно которому оказалось, что большинство пептических язв вызываются бактериями, а не стрессом, как многие десятилетия считалось научным консенсусом. Работы Маршалла опровергались, и он завоевал репутацию сумасшедшего, заявляя, что мышление научного консенсуса легкомысленно. В конце концов, оказалось, что Маршалл был прав.

Альфред Вегенер и разделение континентов

Одним из самых известных ученых, боровшихся с проблемой научного консенсуса, был профессор Альфред Вегенер. В 1912 году он предположил, что когда-то все континенты Земли были объединены в один континент под названием Пангеа, но затем они разделились и образовали современные континенты.8 Научный консенсус назвал его идею «немецкой псевдонаукой», и «бредом сумасшедшего», который, к тому же, не является геологом.9 Профессор геологии Чикагского университета, Роллин Т. Чамберлин, написал, что принять гипотезу Вегенера – значит

«… забыть все, чему нас учили на протяжении последних 70 лет, и начать все сначала». Вместо этого геологи преимущественно решили забыть об Альфреде Вегенере, напоследок запустив шквал нападок на его «сказочную» теорию… На протяжении нескольких десятилетий после этого геологи старшего возраста предупреждали новичков, что любой намек в заинтересованности ими теорией континентального дрейфа навсегда погубит их карьеру». 9

В данном случае научный

«…консенсус на протяжении пятидесяти лет с презрением относился к теории континентального дрейфа. Эта теория решительно отвергалась самыми великими именами в геологии вплоть до 1961 года, когда стало казаться, что морское дно начало расходиться. В результате научному консенсусу понадобилось пятьдесят лет, чтобы признать то, что видит любой ребенок».7

Как пишет Коннифф, «гиганты геологии смеялись над ним [Вегенером]. А теперь никому не до смеха».10 Принятие данной теории произошло в средине семидесятых годов, «когда более пожилые геологи умерли, а более молодые стали собирать доказательства расхождения морского дна и масштабного наслаивания тектонических плит глубоко под поверхностью земли».9

Пример Карла Вёзе

Микробиолог Карл Вёзе также столкнулся с серьезным противодействием научного консенсуса, однако в конечном итоге был оправдан.11/span> Вёзе выдвинул гипотезу о существовании трех доменов жизни, добавив домен архей к ранее определенным доменам бактерий и эукариот. Несмотря на многие научные достижения Карла Вёзе, ученые почти на протяжении двух десятилетий с пренебрежением относились к нему, из-за того, что он «выкорчевал дерево жизни. Никому не позволено трогать дерево [жизни]. Но… Вёзе не побоялся поставить под сомнение догму».12

На конференции, проводимой изданием Science, критика, звучавшая по отношению к нему, была настолько саркастичной и непрофессиональной, что Вёзе «большую часть вечера просидел молча, с несколько раздраженным выражением лица, что было вполне понятно».13

Профессор Френд отметил, что один из главных критиков Вёзе даже не потрудился прочитать его работу, посвященную археям, когда она впервые была опубликована в престижном журнале «Труды Национальной Академии Наук».14 Его главный критик, известный биолог-эволюционист Сальвадор Лурия «… высмеял даже саму возможность существования третьего домена. Его враждебность, по словам Вёзе, просто шокировала…. Его называли чудаком и безумцем, изгоем в своей лиге, которого нельзя назвать ни биологом, ни эволюционистом… Он предвидел критику, но в форме научных дебатов».15

Вёзе даже не приглашали «на конференции, чтобы он мог рассказать о своей работе или защитить ее… Студенты-аспиранты не стремились попасть к нему в лабораторию».14 Вёзе писал, что Сальвадор Луриа звонил его близкому другу, Ральфу Вольфу, чтобы сказать ему: «Ральф, ты должен отмежеваться от этой бессмыслицы, иначе ты разрушишь свою карьеру!»16

Профессор Вёзе добавил, что было значительное количество жалоб и со стороны биологов, и «на тот момент лишь у одного из биологов хватило мужества поставить под сомнение эту архаичную концепцию». Причина такого противодействия была не том, что он предложил «третий вид самой жизненной системы, как таковой…. а в том, что их предполагаемое существование нарушало основополагающую догму: дихотомию эукариотов и прокариотов… и вместо того, чтобы поставить под сомнение эту догму, большинство биологов предпочли атаковать новое открытие».15

Теория Вёзе выступала против теории о том, что прокариоты эволюционировали в эукариотов, и эта новая форма жизни создавала огромные трудности для этой теории.

По этой причине один из ведущих биологов-эволюционистов мирового масштаба, Эрнст Мейр из Гарварда, присоединился к нападкам против Вёзе и «до самой своей смерти [Мейр] отказывался признать, что археи представляют собой новый домен».15

Научный консенсус сбивает с пути планетарные исследования

Еще одним примером, где научный консенсус мешает научному прогрессу, являются исследования планет. Кауфман пишет, что

«… в астрономическом сообществе существует консенсус относительно того, что для поддержания существования жизни, любой звездной системе необходима огромная планета (размером с Юпитер или Сатурн, то есть с массой в 300 и 100 раз превышающей массу Земли), которая должна находиться примерно в том же месте, где они находятся в нашей солнечной системе». 17

Он объясняет это тем, что «гравитационные силы гигантской планеты притягивают и разрушают астероиды и другие небесные тела, которые иначе могли бы попасть в «обитаемую» зону и разбить маленькие скалистые планеты на кусочки. Именно поэтому в астрономических кругах Юпитер часто называют нашим «старшим братом-защитником» или «вышибалой». Однако если Юпитеры и Сатурны во многих других звездных системах находятся в «неподходящих местах», то они не смогут обеспечить никакой защиты». 19

Но по мере того, как открывались все новые и новые планеты,

«… стало ясно, что многие из них, или, наверное, большинство из них, разительно отличаются от того, что ожидали увидеть практически все астрономы и исследователи планет. Батлер называет это фазой исследования планет вне солнечной системы под названием «Всё, что вы знаете – неправильно». В астрономическом сообществе ранее существовал консенсус о том, что далекие звездные системы будут похожи на нашу».18

Таким образом, использовать нашу солнечную систему в качестве модели оказалось худшей идеей, чем не использовать вообще никакой модели,

«… поскольку эта модель ведет вас по одному пути, и вы даже не представляете других путей. Но благодаря исследованиям… ученые, работающие в сфере поиска новых планет, отказались от своих предыдущих предположений и сейчас тщательно работают над новой реальностью, в которой звездные системы, похожие на нашу, находятся в меньшинстве».20

Фиаско теории ядерной зимы

Еще одним примером провала научного консенсуса было сделанное в 1970-х годах утверждение, что использование атомной бомбы приведет к тому, что приблизительно один год на Земле не будет лета, и это явление было названо «ядерной зимой». Теперь мы знаем, что представление о ядерной зиме не поддерживается научными данными, а, скорее всего, служило неким политическим мотивам, и с самого начала продвигалось посредством хорошо слаженной кампании в СМИ. Это было понятно из ответов приверженцев теории ядерной зимы на критику в их адрес:

«Ричард Фейнмен проявил свое типичное невежество, сказав: «Я не думаю, что эти парни знают, о чем они говорят», хотя другие выдающиеся ученые многозначительно промолчали. Цитируют и слова Фримена Дайсона: «Это совершенно ужасающая сфера науки, но кому хочется, чтобы его обвинили в выступлениях за ядерную войну?» Виктор Вайскопф сказал: «Сама наука ужасна, но, наверное, лишь психология – благое дело».7

Более того, человек, которого называют «отцом водородной бомбы», доктор Эдвард Теллер, однажды сказал:

«Хотя повсеместно считается, что детали до сих пор не до конца известны и нуждаются более детальном изучении, доктор Саган придерживается позиции о том, что весь этот сценарий настолько надежен, что практически не остается сомнений относительно его основных выводов». Однако… тот факт, что ядерная зима – это сценарий, пронизанный неопределенностями, не показался важным [для выводов Сагана]».7

Вскоре мысль о ядерной зиме исчерпала свой потенциал, и по мере того, как с него спадал медийный глянец, этот сценарий становился все менее убедительным. Джон Мэддок, главный редактор издания Nature,

«… неоднократно критиковал эти заявления; и уже через год Стивен Шнайдер, один из ведущих фигур в разработке климатической модели, начал говорить о «ядерной осени». Однако эта идея уже звучала иначе. Окончательное опровержение в СМИ произошло в 1991 году, когда Карл Саган программе «Ночная жизнь» высказал предположение о том, что нефтяные пожары в Кувейте могут вызвать эффект ядерной зимы, что приведет к «году без лета» и подвергнет опасности сбор урожая по всему миру».7

Ни одно из этих страшных предсказаний не сбылось. Из фиаско теории ядерной зимы следует извлечь урок:

«…при использовании бросающегося в глаза названия, сильной политической позиции и агрессивной кампании в СМИ, никто не посмеет сразу же критиковать некую научную теорию. Неизлечимая слабость такой теории будет установлена впоследствии, уже как факт. После этого критика будет уже не актуальна. Окажется, что война уже закончилась без единого выстрела».7

Одним словом, как только один из ученых отступает от строгой приверженности действующего на данный момент консенсуса, предлагая альтернативное объяснение научных данных, ортодоксальные ученые зачастую начинают провозглашать консенсус, как установленную истину и подавлять конкурирующие идеи.

Результатом научного консенсуса является то, что одна ситуация приводит к мобилизации ресурсов против ядерной войны, в другом контексте в результате появляется Лысенковщина (политическая кампания по запрету генетических исследований в СССР). В третьей ситуации возникает нацистская эвтаназия. И такая опасность всегда существует, пока вы низлагаете науку в угоду политическим мотивам. Именно поэтому так важно для будущего развития науки, чтобы черта между тем, что наука может утверждать с уверенностью, и тем, о чем она не может утверждать с уверенностью, была четко проведена и охранялась».7

Другие примеры негативного воздействия научного консенсуса

Профессор Джордж Баррио с кафедры молекулярной и медицинской фармакологии Медицинского университета Лос-Анджелеса, штат Калифорния, и ответственный редактор издания «Молекулярная визуализация и биологии», пишет, что

«…история научного консенсуса – не что иное, как катастрофа. Здесь можно привести множество примеров, но есть просто классические истории. Николай Коперник и его последователь Галилео Галилей, [рисунок 2], на собственном опыте испытали последствия научного консенсуса, продвигая теорию о том, что планета Земля не является центром Вселенной. Шестнадцатое и семнадцатое столетия были не подходящим временем для того, чтобы идти против установленных [научных] догм».19

Он добавляет, что методы навязывания

«…консенсуса изменились, но результат может быть таким же – смерть духа. Использование и злоупотребление «научным консенсусом» является одной из составляющих современного кризиса системы изучения работ коллег в науке и медицине. И хотя изучение работ коллегами может считаться одним из священных столпов научного института, на данный момент этот столп находится на линии огня, поскольку система изучения трудов коллег контролирует доступ к публикациям и финансированию».21 Баррио заключает, что он «… совершенно уверен в том, что большинство из нас, так или иначе, были подвержены воздействию (и последствиям) концепции «научного консенсуса». Более того, научные обозреватели журнальных статей и заявок на гранты, особенно в биомедицинской сфере исследований, могут зачастую использовать этот термин (например, «… в данной сфере существует консенсус») в качестве оправдания для отвержения идей, не соответствующих их собственным убеждениям». 21

Пример Земмельвайса

Факт в том, что ученые, влияющие на консенсус, не всегда тщательно читают научную литературу. И, в значительной степени, наука не всегда представляет собой объективный процесс: догма и предубеждения, если их нужным образом обелить, прокрадываются в науку с таким же успехом, с каким они попадают в большинство других институтов, созданных человеком, а может быть и еще легче. Ведь если сравнивать с политикой и религией, проникновение догмы в науку происходит неожиданно.

Факт в том, что очень часто одних только экспериментальных доказательств не достаточно для того, чтобы опровергнуть некий научный консенсус. Какими бы ценными не были новые результаты, зачастую их пытаются опровергнуть, чтобы защитить существующий консенсус. Классическим примером этого является история венгерского врача Игнаца Земмельвайса (рисунок 3), открывшего, что родильной горячки, являвшейся причиной 10-30% смертей в больницах по всей Европе, можно было избежать, если бы врачи перед осмотром беременных женщин мыли руки раствором хлора. Уровень смертности в клинике Земмельвайса снизился с 18% до 0 с тех пор, как он сделал эту практику обязательной для своего персонала.

Однако эти убедительные доказательства не смогли убедить его начальство, несмотря на то, что врачи, не следовавшие простой технике стерилизации Земмельвайса, по-прежнему теряли такое же количество пациенток, как это было и в клинике Земмельвайса до внедрения этой новации.20 Профессор Йельского университета Шервин Нуланд писал: «Разочарование из-за собственной неспособности убедить медицинский мир в действенности этого принципа, который казался таким очевидным и был доказан на практике, было просто невыносимым». 21

Процедура, предложенная Земмельвайсом, и воспринимаемая сегодня, как нечто совершенно очевидное, противоречила всей теории медицинского консенсуса тех времен. Его коллеги-врачи, как и современные ученые, не были способны принять новые идеи с легкостью. В конечном итоге Земмельвайса выгнали из клиники и в оставшиеся годы своей жизни он пытался убедить европейских врачей в эффективности своей системы.22 Однако врачи отказывались принимать тот факт, что они непреднамеренно стали причиной смерти такого количества пациенток и своими собственными руками способствовали распространению инфекции, вызывавшей родильную горячку.

Одна из причин, по которой Земмельвайсу не удалось убедить своих современников в своей правоте, заключалась в том, что он был не умелым пропагандистом. Результаты исследований, какими бы важными они ни были, не будут применяться до тех пор, пока на сцену не выйдет убедительный оратор, чтобы разрекламировать эту идею и продать результаты исследований. Блестящий ученый также должен быть блестящим или хотя бы хорошим пропагандистом.

После 20 лет попыток и разочарований, которые с возрастом становились все сильнее, Земмельвайс оказался в психиатрической лечебнице, а его идеи были забыты, пока его борьбу не продолжил Джозеф Листер, на этот раз с успехом. Само утверждение о том, что наука фундаментальным образом отличается от других систем убеждений, поскольку основывается на рациональном восприятии, является ложным.23

Это утверждение следует модифицировать в свете того, что могут сказать историки о сопротивлении ученых новым научным идем и их склонности отвергать новые идеи, рассматривая их через призму своих собственных теорий. История свидетельствует о том, что «научное сообщество зачастую готово проглотить любую преподнесенную им догму, если она удобоварима и имеет необходимую концентрацию научных обоснований… объективность обычно не в состоянии сопротивляться просачиванию догмы».24

Историческая наука против эмпирической науки

Все научные изыскания можно разделить на эмпирические или операционные науки, такие как физика и химия, и исторические науки, такие как палеонтология и археология. Одним из шагов на пути к решению проблемы консенсуса является необходимость подчеркивать разницу между операционной наукой, которая может подтвердиться в ходе лабораторных исследований (например, плотность золота), и исторической наукой, такой как биологическое происхождение, которая оценивает существующую жизнь и окаменевшие ископаемые, а затем пытается экстраполировать полученные выводы в прошлое, развивая теории эволюции. Сегодняшние экспериментаторы «склонны недооценивать заявления своих коллег из прошлого, утверждавших, что поддержка в виде их доказательств слишком слаба, чтобы считать их «хорошей» наукой».25

Клилэнд добавляет, что одним из примеров существующего конфликта между исторической и операционной наукой «является ошеломляющее число физиков и химиков, критикующих нео-дарвинистскую теорию эволюции на том основании, что она не была соответствующим образом «протестирована». Однако наиболее решительным порицанием исторической науки стали слова Генри Джи, одного из редакторов престижного научного журнала «Nature». По словам Джи, «их [исторические гипотезы] никогда нельзя будет проверить экспериментальным путем, поэтому они являются ненаучными… Ни одна наука не может быть исторической». Иными словами, с точки зрения Генри Джи, истинная проверка какой-либо гипотезы требует проведения классических экспериментов».26

Как только достигается консенсус, что зачастую происходит под влиянием уважаемых ученых, таких как Стивен Джей Гоулд, Ричард Докинз или Карл Саган, преодолеть его становится невероятно трудно. Как писал Макс Планк, «научная истина торжествует не потому, что ей удается убедить оппонентов или заставить их увидеть свет в конце туннеля, а потому, что ее оппоненты рано или поздно умирают, и появляется новое поколение, которое ее изучает».26

Подвергаясь критике, ученые всегда могут привести множество примеров научного консенсуса, (например, закон притяжения), которые были доказаны в ходе эмпирических исследований и тщательного изучения. Проблема заключается в необходимости избегать преждевременных выводов, особенно выводов, поддерживающих определенное политическое или философское мировоззрение или идеологию. Более широкое принятие диссидентских воззрений является одним из шагов навстречу сокращению интеллектуального удушающего воздействия многих идей на науку.

Экспертная оценка работ коллегами

Система рецензирования журнальных статей контролируется закрытой, элитной группой людей, которые часто применяют цензуру, варьирующуюся от пагубной до экстремальной. Проблема элитарности в науке зачастую приводит к тому, что идеи принимаются на основании того, кто их озвучил, а не на основании оценки сказанного. Низкопробные идеи «принимаются, потому что их носители принадлежат к элитным» группам ученых, и, в результате, «хорошие идеи могут игнорироваться, потому что их приверженцы могут занимать низкое положение в социальной структуре науки».27

Элита, во-первых, увековечивает свои собственные идеи, а, во-вторых, создает следующие поколения элит. В результате, в новом поколении элит оказываются люди, согласные с идеями предыдущих элит. Таким образом, и сами элиты и их идеи увековечиваются, противятся изменениям и прогрессу, хотя, с позитивной стороны, и сопротивляются популярным веяниям. Провести различия между этими двумя крайностями – дело не из простых, и лучший подход – не занимать ни одну из сторон до появления четких доказательств.

Групповое мышление

Групповое мышление – это социально-психологическое явление, при котором под воздействием группового давления возникает согласованность мышления и не приветствуются инновации и критическое мышление. Групповые обсуждения «иногда усиливают неправильные суждения особо активного члена группы», и, в результате, это может сделать нас «более подверженными различным логическим ошибкам… Результаты исследований свидетельствуют о том, что если собрать в одном месте единомышленников для обсуждения определенной темы, они займут еще более экстремальные позиции».28 Более того, групповое мышление может стать причиной воздействия таких скрытых сил, как

«социальной давление, упор на групповое взаимодействие, восприятие чьего-либо статуса, или лучшее восприятие того, кто выступает первым… Если учесть, что такие скрытые силы, мешающие откровенному общению и затрудняющие процесс обмена идеями, еще больше усугубляют прямую угрозу наказания за высказывания (что часто происходит на территории колледжа), - то они являются ядом для процесса нахождения лучших, более интересных и более содержательных идей». 29

Проблема в том, что немногие люди решатся «… сыграть роль адвоката дьявола по противоречивым вопросам публичной политики, если все знают, что «неправильная» точка зрения, может привести вас к проблемам. Если мы хотим, чтобы наши университеты находили самые лучшие идеи, мы должны не просто защищать многообразие мнений; мы должны обучать и приучать студентов к поискам противоречий, поискам фактов, которые докажут их ошибочность, и учить их быть твердыми скептиками, когда в каком-то вопросе они обнаружат слишком явное согласие. Однако зачастую в колледжах все делается с точностью наоборот: групповое мышление поощряется, «адвокаты дьявола» наказываются, а дискуссии на самые горячие и актуальные темы дня прерываются».30

Это распространенная проблема для студентов и других людей, имеющих возражения против дарвинизма. Автор по фамилии Лукьянов делает вывод, что наши колледжи и университеты

«… Берут самых лучших и самых ярких людей, и проводят их через процесс, который должен быть интеллектуальным десятиборьем, и который должен помогать всему обществу развивать самые лучшие идеи. Мы упускаем эту возможность, если не одобряем расхождений во мнениях и не учим студентов быть храбрыми перед лицом идей, которые их огорчают, приветствовать сложные и интересные идеи, и заниматься бесконечными мыслительными экспериментами».30

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

На основании изучения истории становится ясно, что научный консенсус, а не продвижение научного прогресса, слишком часто является помехой для развития науки.30 Чтобы доказать данную точку зрения приведенные здесь примеры можно усилить тысячами других примеров. Как отмечает профессор физики Ричард Мюллер из Калифорнийского университета Беркли, «научный консенсус все это время был откровенно плохим ориентиром на пути к истине».31 Наука должна идти туда, куда ее ведут факты, а не слепо и апатично следовать консенсусу ортодоксальных научных кругов».32 Современным примером в

«… академических институтах, и не в последнюю очередь в тех из них, которые связаны с федеральным правительством, тема разумного замысла является красным флажком. Ее нельзя выносить на обсуждение (если вы не намереваетесь ее порицать) не ожидая, что впоследствии вас побьют и затопчут до смерти. Именно так и работает «научный консенсус» в пользу эволюции Дарвина и материалистической традиции».33

Теория разумного замысла на данный момент возглавляет список высмеиваемых научных идей, а наука сотворения не сильно от нее отстает. Разумный замысел и наука сотворения являются убедительными современными примерами того, как работает научный консенсус в том, чтобы парализовать любое открытое обсуждение обоснований идеи, противоречащей научному консенсусу, и в том, чтобы поощрять искажение науки.34

Факт в том, что великие научные успехи начинаются с сильнейшей оппозиции. В случае с разумным замыслом и наукой сотворения, оппозиция существует даже в возможности огласить научные данные, ставящие под сомнение нео-дарвинизм, или данные, указывающие на молодой возраст Земли и недавнее появление людей. По словам профессора истории Лоуренса Принсипа из университета Джона Хопкинса, само распространенное мнение о том, что «истина рождается только в консенсусе», неправильно. Истина является не результатом научного консенсуса, а, скорее, результатом «согласованности между интеллектом и объективной реальностью».35 Подталкивание к согласованности является одним из факторов, усиливающих проблему фальсификаций, недостаточности обсуждений в науке и проблему невозможности публикации результатов исследований, не соответствующих научному консенсусу.36

Ссылки и примечания

1. Равич Ф. Маркетинг разумного замысла. Закон и программа действий креационистов. Издательство Cambridge University Press, Нью-Йорк, 2011. Вернуться к тексту.
2. Анонимный автор. Наука и креационизм: взгляд из национальной академии наук. Издательство National Academy Press, 2-е издание, с. 28, 1999. Вернуться к тексту.
3. Эш Б. Бюллетень ассоциации учителей природоведения штата Теннесси. 2012, с. 1. Вернуться к тексту.
4. Смит К. Факт эволюции, Издательство Prometheus Books, Amherst, Нью-Йорк, с. 28, 2011. Вернуться к тексту.
5. Хененгем Том. Не проповедуйте ученым в эволюционном ряду. Küng, www. templeton-cambridge.org/fellows/showarticle.php?article=93, с. 1, 2006. Вернуться к тексту.
6. Сервитц Д. Голос науки: давайте либо согласимся, либо не согласимся. Издание Nature 478:7, 6 октябрь 2011. Вернуться к тексту.
7. Кричтон М. Инопланетяне вызывают глобальное потепление. Запись лекции в Калифорнийском технологическом университете. 2009. Вернуться к тексту.
8. Леви Дж. Научные междоусобицы: от Галилея до проекта исследования генома человека. Издательство New Holland, Лондон, сс. 22–29, 2010. Вернуться к тексту.
9. Коннифф Р. Когда Земля сдвинулась. Издательство Smithsonian 43(3):36–38, июнь 2012; с. 38. Вернуться к тексту.
10. Коннифф, ссылка 9, с. 36. Вернуться к тексту.
11. Френд Т. Третий домен: не рассказанная история архей и будущее биотехнологии. Издательство The Joseph Henry Press, Вашингтон, сс. 64–65, 85–87, 92–93, 2007. Вернуться к тексту.
12. Френд, ссылка 11, с. 60. Вернуться к тексту.
13. Френд, ссылка 11, С. 65. Вернуться к тексту.
14. Вёзе К. и Фокс Г. Филогенетическая структура домена поликариотов: основные царства. Proceedings of the National Academy of Science 74(11):5088–5090, 1977. Вернуться к тексту.
15. Френд, ссылка 11, с. 85–86. Вернуться к тексту.
16. Френд, ссылка 11, с. 86. Вернуться к тексту.
17. Кауфман М. Первый контакт: научные прорывы в поисках жизни вне Земли. Издательство Simon & Schuster, Нью-Йорк, с. 131, 2011. Вернуться к тексту.
18. Кауфман, ссылка 17, с. 130. Вернуться к тексту.
19. Баррио Д.Р. Научный консенсус и экспертная оценка. Издание Molecular Imaging and Biology 11:293, 2009. Вернуться к тексту.
20. Нуланд С. Чума, вызванная врачами: микробы, родильная горячка и странная история Игнаца Земмельвайса. Издательство Norton, Нью-Йорк, 2003. Вернуться к тексту.
21. Нуланд, ссылка 20, с. 151. Вернуться к тексту.
22. Картер К.С. и Картрет Б. Родильная горячка: научная биография Игнаца Земмельвайса. Издательство Piscataway, Нью Джерси, 2005. Вернуться к тексту.
23. Брод В. и Вейд Н. Предатели истины: фальсификации и обман в научных вестибюлях. Издательство Simon and Schuster, Нью-Йорк, с. 140, 1982; Роман М. Когда хорошие ученые становятся плохими. Издание Discover 9(4):50–58, 1988. Вернуться к тексту.
24. Брод и Вейд. Ссылка 23, с. 193. Вернуться к тексту.
25. Клиленд С. Е. Методологические и эпистемологические различия между исторической наукой и экспериментальной наукой. Издание Philosophy of Science 69:474–496, сентябрь 2002; с. 475. Вернуться к тексту.
26. Кюн Т. Структура научных революций. Издательство University of Chicago Press, Чикаго, с. 151, 1970. Вернуться к тексту.
27. Брод и Вейд, ссылка 23, с. 98. Вернуться к тексту.
28. Лукьянов Г. Утраченна свобода: цензура в университетах и конец американским дебатам. Издательство Encounter Books, Нью-Йорк, с. 25, 2012. Вернуться к тексту.
29. Лукьянов, ссылка 28, с. 26. Вернуться к тексту.
30. Найт Д. Отважиться мечтать. Издание New Scientist, 13 августа 2005, сс. 52–53. Вернуться к тексту.
31. Мюллер Р. Физики для будущих президентов: наука за заголовками. Издательство Norton, Нью-Йорк, с. 251, 2008. Вернуться к тексту.
32. Кэмпбелл. И.П. Безалаберность по отношению к нарушениям. Издание Nature 427:1, 2004. Вернуться к тексту.
33. Клингхоффер Д. Обзоры работ подтверждают заявление Дэвида Коппдежа о том, что НАСА наказывают за поддержку идеи разумного замысла. Издание Evolution Views and News, 22 марта 2012, с. 1. Вернуться к тексту.
34. Кэмпбелл И.П. Размышления о научных фальсификациях. Издание Nature 419:417, 2002. Вернуться к тексту.
35. Принсип Л. Наука и религия. Великие курсы. Издательство Chantilly, Вирджиния, с. 47, 2006. Вернуться к тексту.
36. Мунсинге Р., Хоури М.Д. и Джанссенс А. Большинство опубликованных результатов исследований являются фальсификациями - PLoS Medicine 4(2):218–221, февраль 2007; Абрахамсон К.. Прекрасный хаос, в котором мы живем: большинство результатов доклинических исследований рака не подтверждаются в хоте экспериментов. candidaabrahamson. wordpress.com/, 25 апреля 2012; Йонг Е.. Плохая копия: после резонансных противоречий, психологи столкнулись с проблемой репликации. Издание Nature 485:298–300, 17 мая 2012; Иоаннидис Д.П.А. Почему большинство опубликованных результатов исследований оказываются ложными. Издание PLoS Medicine 2(8):696–701, август 2005. Вернуться к тексту.

Джерри Бергман имеет девять высших образований, в том числе две степени кандидата наук. Главными сферами исследований его дипломных работ были биология, химия и психология. Он окончил Государственный университет Вейн в Детройте, Медицинский университет штата Огайо в Толедо, Университет Толедо, и Государственный университет Боулинг Грин. Доктор Бергман является автором множества публикаций, а также на протяжении более 24 лет является преподавателем биологии, химии и биохимии в Северо-Западном государственном университете в городе Арчболд, штат Огайо. Он также является заслуженным Доцентом Медицинского колледжа при университете Толедо.