После более чем 12 лет врачебной практики я внезапно из источника медицинской помощи превратился в активного пользователя последней. Попав в серьезную автомобильную аварию в 1986 году, я много месяцев провел на больничной койке, включая недели интенсивной терапии.
Находясь в палате интенсивной терапии, я был поражен одной из так называемых «супербактерий», которые являются бедой современных больниц. Супербактерии представляют собой род микробов, устойчивых практически ко всем (а в некоторых случаях ко всем без исключения) видам антибиотиков, известным человечеству.
Пара моих соседей по палате умерли от инфицирования этим паразитом. Бактериальный штамм поразил их иммунную систему и нарушил кровообращение, оставаясь невосприимчивым к самым дорогим и усовершенствованным антибиотикам.
Проблема «супербактерий»1 все больше тревожит страны Запада. Эти микробы в первую очередь поражают высокотехнологичные больницы, занимающиеся наиболее серьезными заболеваниями. Применение дезинфицирующих средств в большем объеме не является решением проблемы; следует заметить, что некоторые виды паразитов обнаруживались именно в колбах с этими средствами! Чем больше антибактериального химического «оружия» идет в ход, тем более резистентными к нему становятся бактерии.
Реальность растущей устойчивости бактерий поначалу кажется явным признаком прогрессирующей эволюции. Но факты, после их тщательного изучения, показывают обратное.
Эволюция – это, в сущности, идея того, что все создало себя самостоятельно —что природные процессы (на протяжении миллионов лет, без удивительного, божественного вмешательства) создали необыкновенно сложную совокупность существ. Согласно теории эволюции, было время, когда ни у одного существа в мире не было легких. Это означает, что не было генетической информации («программы» для живых существ, хранящейся в структуре молекул ДНК) для легких — нигде. Впоследствии «информация для легких» появилась и была добавлена в мир, но не было «информации для образования перьев»—перья появились позже.
Иными словами, для каждой особенности, возникающей вследствие эволюции, требовалась новая генетическая информация, которая добавлялась к общей информации в биосфере (т.е., ко всей информации, содержащейся во всех существах на земле). Некоторые особенности, разумеется, могут быть утеряны со временем, следовательно, не всегда наблюдается рост, но если микробы превратились в птиц, деревья и людей, требовалось серьезное увеличение объема информации. И речь идет не о беспорядочной смеси химических соединений, а о многозначительной информации, поскольку она отвечает за генетический код комплексных структур с важными функциями.
Поэтому если новая информация, новая функциональная сложность, может появляться сама собой там, где до этого ее не было, это может стать некоторой базой для идеи эволюции от молекул к человеку, хотя стопроцентной вероятности не будет. Однако, может быть так, что в каждой ситуации, когда популяции живых существ меняются, они делают это без увеличения (а часто и с уменьшением) объема информации. Таким образом, совершенно неправильно утверждать, что такие изменения демонстрируют «процесс эволюции». Разберемся, что известно о том, каким образом «супербактерии» стали устойчивыми, и зададим вопрос — возникли ли в процессе новые структуры или функции (либо другими словами, свидетельствовало ли что-либо об эволюции)?
Существует ряд способов, посредством которых у микробов может выработаться устойчивость к этим ядам. «Супербактерия» по своему определению устойчива ко множеству различных антибиотиков. Так, к антибиотику А резистентность может выработаться одним способом, к антибиотику B – совершенно другим, к антибиотику C – третьим. Так что если исследовать все известные способы формирования устойчивости в популяции микробов, можно увидеть, представляет ли собой какой-нибудь из них сложный процесс, вызывающий увеличение объема информации.
Если из миллиона бактерий пять уже наделены особенностью, которая делает их невосприимчивыми (неважно каким способом эта особенность сформировалась), скажем, к пенициллину, тогда вымачивание в пенициллине убьет их всех, за исключением этих пяти. На сегодняшний день природная защита организма часто справляется с такой малочисленной популяцией до того, как та разрастется и причинит вред, следовательно, резистентность в таком случае не проблема. Однако, если организм потерпит неудачу, эти пять паразитов размножатся, и их потомство совершенно очевидно также будет резистентным. И через короткое время в организме будут миллионы микробов, равнодушных к пенициллину. Обратите внимание, что:
(i) Именно поэтому множественная резистентность к основному классу антибиотиков наиболее характерна для клиник, специализирующихся на более сложных заболеваниях—такие клиники часто используют усовершенствованную, дорогую «тяжелую артиллерию» антибиотиков, поэтому такого рода «естественный отбор» имеет место чаще.
(ii) В этом примере резистентная информация была уже заложена в популяции — она не появилась сама собой или же как реакция на антибиотик. То, что некоторые бактерии уже были невосприимчивы к изготовленным человеком антибиотикам еще до их изобретения – общеизвестный факт в кругах микробиологов. Образцы почвы из периферийной зоны, где современные антибиотики никогда не использовались, показали, что некоторые бактерии уже устойчивы к таким препаратам, как, например, метициллин, который никогда не существовал в природе. У бактерий, реанимированных из замороженных кишечников исследователей, которые погибли в полярных экспедициях, была выявлена устойчивость к ряду современных антибиотиков, еще не изобретенных на момент гибели исследователей.2
В удивительном процессе, имеющем в мире бактерий наибольшее сходство с совокуплением, один микроб вставляет крошечную трубку в другой, и маленькая петля ДНК – «плазмида» – передается от одного организма к другому. Такой способ генной передачи, посредством которой вполне очевидно может передаваться информация об устойчивости к лекарственному препарату, может быть осуществлен даже между разными видами бактерий.
Опять же, обратите внимание, что информация об устойчивости уже должна существовать в природе до момента ее передачи. Нет подтверждения факта возникновения чего-то совершенно нового, чего не существовало здесь до этого. Это передача информации, а не ее формирование.
Пока что мы имели дело со случаями, когда резистентность уже вполне очевидно существовала. Разумеется, эволюционисты бы утверждали, что подобная резистентность изначально появилась в (ненаблюдаемом) прошлом. Однако, если исследуемые изменения в настоящем не демонстрируют нам наличие новой информации, тогда что свидетельствует в поддержку идеи возникновения этой информации в прошлом? Механизмом, опережающим эволюцию, неизменно является мутация—ошибка копирования, случайное изменение в коде ДНК, переданное потомству. Это приводит нас к последнему способу формирования устойчивости в популяции бактерий.
Любопытно, что там, где это происходит, нет четких признаков возникновения информации. Все виды мутации представляют собой потерю информации, дегенеративные изменения. Так, например, потеря контрольного гена может повысить степень устойчивости к пенициллину.3
Некоторые антибиотики должны вводиться в бактерию, чтобы осуществлять свои функции. В бактериях имеются сложные химические насосы, которые могут активно всасывать питательные вещества извне через стенку клетки во внутреннюю часть бактерии. Бактерии, делающие это эффективно, при наличии одного из таких антибиотиков будут столь же эффективно проделывать это с ним, всасывая внутрь себя собственного убийцу.
Но что если один из этих микробов унаследует дефективный ген посредством ошибки копирования ДНК (мутации), который станет помехой эффективности работы химического насоса? И хотя этому паразиту будет не так просто выжить при нормальных обстоятельствах, такой дефект будет благоприятствовать его выживанию при наличии изготовленного человеком яда.4 Мы снова видим, что информация утеряна / искажена, а не получена.
Именно потому, что мутации, стимулирующие устойчивость бактерий, являются дефектами в той или иной форме, так называемые 'супербактерии' на самом деле совсем не «супер»—они скорее «неудачники» по сравнению с их близкими родственниками. Когда меня, наконец, выписали из клиники, я все еще пребывал под разрушительным воздействием этих паразитов. Ничего не помогло от них избавиться, после столь долгого пребывания в больнице. Впрочем, как мне сказали, все, что нужно делать по приезде домой, это «подолгу находиться на улице, порой даже валяться в грязи, и ждать.» Менее чем через две недели супербактерии исчезли. Почему? Причина в том, что супербактерии в действительности дефективны несколько иначе, как объяснялось выше. Поэтому когда они вынуждены соперничать с обычными бактериями, которые по обыкновению живут на нашей коже, у них нет шансов. Они размножаются в клиниках, потому что все используемые там антибиотики и антисептики уничтожают обычные бактерии, которые при нормальных обстоятельствах были бы в состоянии вытеснить, уничтожить и вообще взять под контроль этих «супернеудачников».5
Если они «слабее», тогда почему они становятся причиной смерти и страданий в больницах? Эти бактерии не более агрессивны, чем их сотоварищи, просто врачи имеют меньше возможностей остановить их. Кроме того, та среда, в которой по обыкновению «селекционируются» эти устойчивые микробы – например, палаты интенсивной терапии – это именно те места, где лежат критические больные, физически слабые и часто с открытыми ранами.
Поэтому не один микробиолог, обеспокоенный этими суперинфекциями, пришел к мысли (лишь с долей иронии), что лучшее, что можно сделать в главных клиниках – завалить коридоры кучей мусора, "нашпигованного" супербактериями, а не применять все больше и больше химикатов в бесконечной «гонке вооружений» против бактериального штамма. Иными словами, прекратить использование антибиотиков (что, конечно же, далеко не так просто), и вся эта «эволюция» изменит направление – популяции бактерий модифицируются, чтобы поддержать более выносливые, менее устойчивые виды.
Смерть, страдания и болезни (включая инфекции) – часть проклятия, которое бременем легло на некогда совершенный мир в результате непослушания нашего прародителя Адама своему Создателю.
Фактически, бактерии свидетельствуют против эволюции. Их популяции размножаются с необычайной скоростью. Лишь за пару лет бактерии способны генерировать значительное число поколений, равносильное миллионам человеческих лет. Поскольку мы постоянно наблюдаем признаки мутации и естественного отбора в популяциях бактерий, мы должны видеть огромное количество признаков настоящей эволюции. Однако, на сегодняшний день нас по сути окружают те же самые виды, описанные Робертом Кохом столетие назад. Следует отметить, что существуют бактерии, найденные окаменелыми в каменных пластах и, по утверждению эволюционистов, насчитывающие миллионы лет, которые идентичны сегодняшним бактериям.
Известный французский биолог Пьер Грассе, много лет возглавлявший кафедру эволюции в Сорбонне, признал, что мутации бактерий просто демонстрировали перемещения туда и обратно с низкой степенью эффективности. Он резюмировал: «мутации не приводят ни к каким формам эволюции.»6
Когда вы в следующий раз будете читать о «супербактериях», помните, что все, что о них известно, совпадает с заключенной в Книге Бытия идеей создания первоначально доброго, сложного мира, разрушенного грехом.
Карл Виланд, бакалавр медицины, бакалавр наук. Доктор Виланд является генеральным директором креационной организации ′Ответы в Книге бытия′ в Брисбене, Австралия. Он основал журнал Creation и является автором множества статей и докладов на тему мироздания и эволюции.